«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В эти же недели появились первые признаки войны в Чечне. Ельцин еще не провел известного заседания Совета Безопасности (рассказ о нем есть в изданном нами третьем томе «Трибунала о военных преступлениях в Чечне»35, еще не было никаких широковещательных заявлений, но в Москве внезапно прогремели два взрыва. Один был в троллейбусе и был ранен его водитель, другой – возле моста через Москву-реку, погиб сам неудачливый подрывник. У него сотрудники Петровки обнаружили документы офицера ФСБ, потом выяснилось, что он сотрудничал с бандой Лозовского, который уже будучи обвинен в убийствах и грабежах на самом деле всего лишь выполнял поручения КГБ – он практически был руководителем его структуры для «особых поручений». Но через какое-то время руководитель аппарата президента Сосковец объявил, что это, бесспорно, дело рук чеченцев. К взорванному троллейбусу через десять минут подъехал мэр Москвы Лужков и будучи «очень опытным криминалистом», но не имея ни малейших для этого оснований, объявил журналистам, что это, конечно, чеченцы взорвали троллейбус, и он выселит их всех из Москвы.
Я написал заявление Генеральному прокурору России Скуратову о том, что Лужков сеет межнациональную рознь в городе и стране, за что должен быть привлечен к уголовной ответственности. Скуратов, как ни странно, мне ответил, написав, что признаки соответствующего преступления в действиях Лужкова имеются, но поскольку у него не было умысла (откуда Скуратов знал?) к возбуждению межнациональной розни, он не видит основания для возбуждения уголовного дела. Я написал от имени «Гласности» новое письмо генеральному прокурору о том, что человек не способный осознавать последствия своих действий, вряд ли может быть мэром столицы России и прокуратура должна обратить на это внимание. Но ответа от Скуратова больше не получил.
Одиннадцатого декабря во второй день очередного четвертого-круглого стола «Законодательства о спецслужбах» в дубовой гостиной Союза писателей, после выступлений лучших юристов – Александра Ларина, Сергея Пашина, Инги Михайловской, Игоря Петрухина, «диссидентов» из МВД (генерал Виктор Агеев), прокуратуры Москвы (Владимир Голубев) и КГБ (полностью уволенное руководство научно-исследовательского института КГБ – полковники Петр Гроза, Петр Никулин, Шестаков за попытку разработать закон о гостайне, сокращающий надзор КГБ за страной) мы включили телевизор и услышали сообщение о первых бомбардировках Грозного. Заместитель председателя комитета по безопасности Сергей Босхолов и судья Конституционного суда Эрнест Аметистов тут же уехали. Для них начало войны, да еще с использованием армии было такой же неожиданностью, как и для всех остальных.
Для всех наступил час истины. Закрывать глаза на то, кто находится у власти в России, как на самом деле принимаются важнейшие решения и какие это решения, стало невозможно. Но реакция в якобы демократических правящих кругах была малозаметной. Лишь два человека поступили решительно: Юрий Хамзатович Калмыков в знак протеста ушел с поста министра юстиции, Сергей Алексеев ушел с поста руководителя Комитета по гражданскому праву в России и из Президентского совета, а от отвращения ко всему, что происходит уехал из Москвы в Свердловск. Ковалев и еще человек пять ушли из Президентского совета, но не с других своих должностей и постов. Впрочем, совет этот изначально был одной из созданных Ельциным и Гайдаром декораций. Вячеслав Бахмин по совету Ковалева ушел со своего поста в МИД’е (начальник управления по культурному и гуманитарному сотрудничеству), о чем потом очень жалел. Вот, собственно, и все.
В России вполне откровенно установилась диктатура использовавших Ельцина спецслужб, которые добились начала этой войны не только против Чечни, но против всей России. Ее теперь можно было с легкостью перевоспитывать, делать все более полицейским государством, бесконечно расширяя свои политические и материальные возможности. Раздел России шел уже вовсю. Даже значительная часть руководства армии была против войны – не только генерал-полковник Эдуард Воробьев, подавший в отставку, но и Генеральный штаб, писавший отрицательные заключения на присылаемые ему планы войны, и даже министр обороны Грачев пробовал упираться – описание этого есть в материалах к «Трибуналу по Чечне», подготовленных «Гласностью». Но армия на то и существует, чтобы выполнять команды. Спецслужбы не только в России – бывало и в других странах – рвались к власти. Народ (с подтасовками или без) избирал будущего диктатора не только у нас. В России все это произошло, когда демократическое движение было уничтожено, а СМИ – в силу своей бессмысленности, трусости, жадности – не выполнили свой долг перед обществом.
Все главные виновники этой войны неожиданно стали в той или иной степени ее противниками.
Егор Гайдар, уничтоживший «Демократическую Россию», которая могла бы вывести на улицу миллионы людей по всей стране с протестом против войны и заставить ее прекратить, стал, по материалам Андрея Илларионова, противником войны именно в это, неподходящее по его мнению, время. «Мемориал», который тоже до 1992 года мог вывести на улицы десятки, если не сотни тысяч человек и с их мнением Ельцину пришлось бы считаться, решили теперь (даже нарушив собственные правила) послать своих осторожных «наблюдателей» в Чечню, чтобы изредка рассказывать о творимых там преступлениях. В Москве же всего человек сто или двести вышли на площади и поговорили об этом на митингах. «Мы плакали дома», – сказала мне Бродская, – немолодой театровед, писавшая о Станиславском и мечтавшая жить совсем в другой стране.
Всего в первую войну было убито – по приблизительным, конечно, данным – около ста тысяч человек; в первые же недели от ковровых бомбардировок погибло около сорока тысяч мирных жителей. Довольно много журналистов, по-видимому, искренне были возмущены и самим фактом войны и теми варварскими методами, которыми она велась. Не только в газетах, но и по телевидению изредка бывали вполне правдивые военные репортажи, многие журналисты погибли в Чечне, но никому и никогда не пришло в голову, что именно они равнодушно смотрели на уничтожение демократических организаций, никто из них не защищал подлинно свободной и независимой самиздатской печати, то есть всего того, что могло бы помешать развязыванию бойни. Лучшие журналисты прозрели, но было уже поздно – не так много времени оставалось до разгрома этой полусвободной прессы. И ее тоже некому было защищать. Только «Гласность» месяцев через пять начала подготовку к Международному трибуналу по
